НАСТОЛЬНЫЕ ВАРГЕЙМЫ

"Квартальническое место, хотя и не очень высокое, несмотря на то, что составляло первую ступень ниже городничего, было, однако, довольно выгодно, если только человек, его занимающий, хорошо умел стащить с каждого воза полено дров, пару бураков или кочан капусты; но если он не умел этого, то ему было бы плохо, так как казенного жалованья по этой четвертой в государстве должности полагалось всего десять рублей ассигнациями в месяц, то есть около двух рублей восьмидесяти пяти копеек по нынешнему счету. На это четвертая особа в государстве должна была прилично содержать себя и свою семью, а как это невозможно, то каждый квартальный «донимал» с тех, которые обращались к нему за чем-нибудь «по касающемуся делу». Без этого «донимания» невозможно было обходиться, и даже сами вольтерианцы против этого не восставали. О «неберущем» квартальном никто и не думал, и потому если все квартальные брали, то должен был брать и Рыжов. Само начальство не могло желать и терпеть, чтобы он портил служебную линию. В этом не могло быть никакого сомнения, и не могло быть о том никакой речи.
Городничий, к которому Рыжов обратился за квартальничьим местом, разумеется, не задавал себе никакого вопроса о его способности к взятке. Вероятно, он думал, что на этот счет Рыжов будет, как все другие, и потому у них особого договора на этот счет не было...
Рыжов с первого же дня службы оказался по должности ретив и исправен: придя на базар, он разместил там возы; рассадил иначе баб с пирогами, поместя притом свою мать не на лучшее место. Пьяных мужиков частию урезонил, а частию поучил рукою властною, но с приятностью, так хорошо, как будто им этим большое одолжение сделал, и ничего не взял за науку. В тот же день он отверг и приношение капустных баб, пришедших к нему на поклон по касающему, и еще объявил, что ему по касающему ни от кого ничего и не следует, потому что за все его касающее ему «царь жалует, а мзду брать бог запрещает»...
Здесь Ланской принял чиновников – коронных и выборных и тех из них, которые ему показались достойными большего доверия, расспросил о Рыжове: что это за человек и каким образом он терпится в обществе.
– Это наш квартальный Рыжов, – отвечал ему голова.
– Что же он… вероятно, в помешательстве?
– Никак нет: просто всегда такой.
– Так зачем же держать такого на службе?
– Он по службе хорош.
– Дерзок.
– Самый смирный: на шею ему старший сядь, – рассудит: «поэтому везть надо» – и повезет, но только он много в Библии начитавшись и через то расстроен.
– Вы говорите несообразное: Библия книга божественная.
– Это точно так, только ее не всякому честь пристойно: в иночестве от нее страсть мечется, а у мирских людей ум мешается.
– Какие пустяки! – возразил Ланской и продолжал расспрашивать:
– А как он насчет взяток: умерен ли?
– Помилуйте, – говорит голова, – он совсем ничего не берет…
Губернатор еще больше не поверил.
– Этому, – говорит, – я уже ни за что не поверю.
– Нет; действительно не берет.
– А как же, – говорит, – он какими средствами живет?
– Живет на жалованье.
– Вы вздор мне рассказываете: такого человека во всей России нет.
– Точно, – отвечает, – нет; но у нас такой объявился.
– А сколько ему жалованья положено?
– В месяц десять рублей.
– Ведь на это, – говорит, – овцу прокормить нельзя.
– Действительно, – говорит, – мудрено жить – только он живет...
– Так это совсем удивительный человек! – воскликнул Ланской и велел позвать к себе Рыжова.
Александр Афанасьевич явился и стал у притолки, иже по подчинению.
– Откуда вы родом? – спросил его Ланской.
– Здесь, на Нижней улице родился, – отвечал Рыжов...
– Семья у вас есть?
– Есть жена с сыном.
– Жалованье малое получаете?
Никогда не смеявшийся Рыжов улыбнулся.
– Беру, – говорит, – в месяц десять рублей, а не знаю: как это – много или мало.
– Это не много.
– Доложите государю, что для лукавого раба это мало.
– А для верного?
– Достаточно.
– Вы, говорят, никакими статьями не пользуетесь?
Рыжов посмотрел и промолчал.
– Скажите по совести: быть ли это может так?
– А отчего же не может быть?
– Очень малые средства.
– Если иметь великое обуздание, то и с малыми средствами обойтись можно.
– Но зачем вы не проситесь на другую должность?
– А кто же эту занимать станет?
– Кто-нибудь другой.
– Разве он лучше меня справит?
Теперь Ланской улыбнулся: квартальный совсем заинтересовал его не чуждую теплоты душу..."

"- Чего же,- говорят,-у вас в таком случае полицмейстер смотрит?
Тетенька опять отвечают от Писания:
- "Аще не Господь хранит дом - всуе бдит строгий". Полицмейстер у нас есть с названием Цыганок. Он свое дело и смотрит, хочет именье купить. А если кого ограбят, он говорит: "Зачем дома не спал? И не ограбили б".
- Он бы лучше чаще обходы посылал.
- Уж посылал.
- Ну и что же?
- Еще хуже стали грабить.
- Отчего же так?
- Неизвестно. Обход пройдет, а подлёты за ним вслед - и грабят.
- А может быть, не подлёты, а сами обходные и грабили.
- Может быть, и они грабили.
- Надо с квартальным.
- А с квартальным еще того хуже - на него если пожалуешься, так ему же и за бесчестье заплатишь...

Цыганок такой был хохол приземистый - совсем как черный таракан; усы торчком, а разговор самый грубый, хохлацкий.
Дядя по-своему, по-елецки, захотел было к нему близко, но он закричал:
- Говорите здалеча.
Мы остановились.
- Что у вас за дело?
Дядя говорит:
- Перво-наперво - вот.
И положил на стол барашка в бумажке. Цыганок прикрыл.
Тогда дядя стал рассказывать:
- Я елецкий купец и церковный староста, приехал сюда вчерашний день по духовной надобности; пристал у родственниц за Плаутиным колодцем...
- Так это вас, что ли, нонче ночью ограбили?
- Точно так; мы возвращались с племянником в одиннадцать часов, и за нами следовал неизвестный человек; а как мы стали переходить через лед между барок, он...
- Постойте... А кто же с вами был третий?
- Третьего с нами никого не было, окроме этого вора, который бросился...
- Но кого же там ночью утопили?
- Утопили?
- Да!
- Мы об этом ничего не известны.
Полицмейстер позвонил и говорит квартальному:
- Взять их за клин!
Дядя взмолился.
- Помилуйте, ваше высокоблагородие! Да за что же нас!.. Мы сами пришли рассказать...
- Это вы человека утопили?
- Да мы даже ничего и не слышали, ни о каком утоплении. Кто утонул?
- Неизвестно. Бобровый картуз изгаженный у проруби найден, а кто его носил - неизвестно.
- Бобровый картуз?!
- Да; покажите-ка ему картуз, что он скажет? Квартальный достал из шкафа дядин картуз.
Дядя говорит:
- Это мой картуз. Его вчера с меня на льду вор сорвал.
Цыганок глазами захлопал.
- Как вор? Что ты врешь! Вор не шапку снял, а вор часы украл.
- Часы? с кого, ваше высокоблагородие?
- С никитского дьякона.
- С никитского дьякона!
- Да; и его очень избили, этого никитского дьякона.
Мы, знаете, так и обомлели.
Так вот это кого мы обработали!
Цыганок говорит:
- Вы должны знать этих мошенников.
- Да,- отвечает дядя,- это мы сами и есть.
И рассказал все, как дело было.
- Где же теперь эти часы?
- Извольте - вот одни часы, а вот другие.
- И только?
Дядя пустил еще барашка и говорит:
- Вот это еще к сему.
Прикрыл и говорит:
- Привести сюда дьякона!
Входит сухощавый дьякон, весь избит и голова перевязана. Цыганок на меня смотрит и говорит:
- Видишь?!
Кланяюсь и говорю:
- Ваше высокоблагородие, я все претерпеть достоин, только от дальнего места помилуйте. Я один сын у матери.
- Да нет, ты христианин или нет? Есть в тебе чувство?
Я вижу этакий разговор несоответственный и говорю:
- Дяденька, дайте за меня барашка, вам дома отдадут.
Дядя подал...
Вводят борисоглебского гостинника и Павла Мироныча. На Павле Мироныче сюртук изодран, и на гостиннике тоже.
- За что дрались? - спрашивает Цыганок.
А они оба кладут ему по барашку на стол и отвечают:
- Ничего,- говорят,- ваше высокоблагородие, не было, мы опять в полной приязни.
- Ну, прекрасно, если за побои не сердитесь - это ваше дело..."

Русские правила для варгеймов

База игроков-варгеймеров